“Пока всех не переснимаю, не успокоюсь”
– История с нашими экспедициями давняя. Началось всё ещё на телевидении (ТВ2 — одна из первых негосударственных телекомпаний СССР и России, прекратила вещание в феврале 2015 года). Даже не могу вспомнить, в каком году. Начинал ездить наш журналист Алексей Богаев, это было очень давно. Я езжу, кажется, с 2011 года. Мы с Алексеем делили “территорию”. Он историк по образованию, и предпочитал экспедиции на натуру с краеведческим, историческим уклоном. А я любила ездить к людям. Те, кто хотел посмотреть красивую картинку и послушать об истории, смотрели Лёшины экспедиции. Те, кто хотел посмотреть, как живут люди в глубинке здесь и сейчас, смотрели мои истории.
Когда мы опомнились после закрытия телевидения, я поняла, что документальные фильмы — то, что мне нравилось и нравится делать — можно показывать и в интернете. Поэтому мы продолжили ездить в экспедиции.
Слава богу, ТВ2 всегда давало журналисту возможность делать то, что он хочет. То, к чему у него душа лежит
Последнее время я определилась с одной из любимых тем — это коренные малочисленные народы. И сейчас, пока их всех в округе не переснимаю, не успокоюсь.
В ближайшее время мы планируем две экспедиции. Во-первых, в бывшее селькупское поселение Максимкин Яр. Это, кстати, ещё и место ссылки Якова Свердлова, а в своё время там было самое крупное место сбора пушнины в Томской области. Интересное поселение. Сейчас оно практически заброшено, и оживает только когда идёт белый гриб. Тогда в сохранившиеся дома съезжаются люди — потомки бывших селькупов, репрессированных, всех, кто там в своё время жил.
Ещё собираемся вдоль реки Парабель. Это труднодоступные места. Собственно, как почти всё у нас в Томской области. Там ещё сохраняются около восьми населённых пунктов. Говорю “около”, потому что в некоторых живёт по три человека. И, возможно, ты приедешь туда, а они уже и не живут. Есть там, в том числе, старообрядческая деревня. Не совсем скит, потому что — официальная деревня, но там, кроме старообрядцев, никого больше нет. Примут они или не примут — другой вопрос, но мы попробуем туда попасть.
“Благо, это глубинка, там всё просто”
– Мы не бюджетная организация, у нас нет госфинансирования. Когда мы были в “телевизоре”, реклама позволяла жить достаточно безбедно. Сейчас… Были экспедиции, на которые мы сами сбрасывались: водитель, я, видеооператор. Потому что нам очень хотелось поехать! В первую очередь мы получаем от этого огромное удовольствие. Как говорил Конфуций, выбери себе работу по душе, и тебе не придется работать ни дня.
Стали искать варианты, как вообще существовать. И решили, что в экспедиции мы будем ездить на народные деньги. В конце прошлой недели объявили сбор. Суммы небольшие, 30–35 тысяч. Некоторые удивляются: почему так? Потому что мы никогда не думали о зарплате. Мы закладываем расходы на еду, бензин для автомобиля и бензин для лодки, которую будем просить у местных — они все небогатые. И на проживание, если будет необходимость. Благо, это глубинка, и там всё просто. Можем переночевать в кабинете главы поселения, например. Всем хорошо. И им хорошо — мы людей не напрягаем, и нам хорошо — мы в тепле ночуем.
Гонорар не закладывается. Я получаю зарплату [как сотрудница ТВ2], мой видеооператор получает зарплату. А водитель ездит за интерес. Мы нашли его, бросив клич в соцсетях: вот, нам нужен человек с внедорожником, которому мы не будем платить зарплату, но которому обещаем интересные путешествия и деньги на бензин. И такой человек нашёлся. Теперь мы ездим только с ним. Он мечтал поездить с ТВ2 в экспедиции. Поймите, многие выросли на наших программах…
У нас бывали ситуации, когда журналист садится в такси, а таксист говорит: «Нет, я не буду с вас брать денег, потому что я вырос на программе “Успеваем!”»
Для многих мы были мечтой, семьёй. Ну, Слава (водитель) видимо из таких, потому что он прямо схватился за это. Были же и другие кандидаты. Но по его глазам я поняла, что вариантов у нас нет )) Сейчас он сам пытается писать тексты, вся эта кухня ему очень нравится. Возможно, когда у нас появятся деньги, мы сможем платить ему гонорар, но пока так.
Подпишитесь на рассылку “Четвёртого сектора”. Мы присылаем письма раз в неделю. В них — интервью с региональными журналистами и журналистами СНГ, монологи, разборы крутых региональных текстов и напоминания о важных журналистских дедлайнах.
“Братцы, ну, может быть, кто-то?..”
Это не первый наш опыт краудфандинга. После того, как ТВ2 закрыли, мы каждый месяц жили как последний. И в конце 2015 года наш главный редактор Виктор Моисеевич [Мучник] пришёл к оставшимся, к нашей маленькой редакции, и сказал: “Братцы, денег нет. Я человек ответственный. Всё-таки мы закрываемся, потому что мне нечем вам платить зарплату”.
С рекламой было всё плохо. Рынок рекламный вообще просел, это всех касается. А у нас в Томской области к тому же крупным компаниям было запрещено рекламироваться на ТВ2, мы это знаем. Ну и реклама в интернете совсем не тех денег стоит, что реклама на телевидении. То есть мы зарабатывали прям очень мало.
Тогда в ответ на слова Виктора Моисеевича мы промолчали. Вечером я почесала в затылке и написала пост в Фейсбуке: “Братцы, ну, может быть, кто-то?..” Если вы знаете, многие люди выходили на митинги в нашу защиту. Я постоянно хожу по улице, меня останавливают: “Когда же вы вернётесь?” Я понимаю, что людям не всё равно, исчезнем мы окончательно или нет.
Я кинула клич: “Что делать? Мы закрываемся. Если не найдётся какой-нибудь спонсор, благодаря которому мы сможем выжить, то нам кранты”.
Утром Виктор Моисеевич пришёл на работу и сказал: “Ладно!” До этого он не хотел ни в какую: “Неудобно у людей денег просить”. А тут сказал: “Давай попробуем”
И где-то полтора месяца у нас была открыта “собиралка”. Люди накидали нам денежку, мы смогли прожить два месяца, ситуация выправилась, Виктор Моисеевич сказал “Хватит” и закрыл сбор. Ну, он так к этому относился. Это сейчас уже нормально — подписки, существование на народные деньги. А тогда было для нас совсем ново.
Поэтому сбор на экспедиции — это наш второй опыт. На первую экспедицию мы собрали деньги за три дня. На сайте это не видно, мы ещё отрабатываем систему. Там видно только, сколько люди пожертвовали на конкретные экспедиции, а это — что-то вроде голосования за конкретное место рублём. В основном, люди кидают пожертвования на общий счёт. Я посчитала, 35 тысяч мы уже набрали. Максимальное пожертвование было 3000 рублей, минимальное — 100.
“Высшая миссия — успеть зафиксировать, записать, сохранить”
Журналист, чтобы не сойти с ума в нынешних условиях, должен получать от работы удовольствие, какой бы темой он ни занимался. Для меня уехать подальше от цивилизации, к простым людям — вот этот аспект немаловажен, я так отдыхаю.
А главная цель, высшая миссия … Я понимаю, что — год-два, и мы просто не застанем носителей этой культуры и этого языка. Я говорю про коренные малочисленные народы. Потому что это, в основном, старенькие люди. Молодёжь, люди среднего возраста уже не разговаривают на этом языке, уже не живут этой культурой. То есть они сохраняются только в тех, кто уже стар, но ещё помнит.
Реально, через год-два тех же чулымцев не останется у нас, говорящих на чулымском языке. Селькупов… Останется один, совершенно необычный парень, наполовину русский, наполовину украинец, который вдруг решил выучить селькупский язык, при этом сам не селькуп. Носители уже не разговаривают на родном языке и нигде не преподают. У нас было единственное селькупское поселение, его статус сняли и поэтому, собственно говоря, ну, всё…
Я даже придумала флешмоб “Пишем по селькупски”. В нём участвовали разные люди, они присылали нам какие-то фразы, мы их переводили на селькупский, потом они фотографировались с ними. А я, когда готовила материал, выходила в одиночный пикет на нашу главную площадь. Это было перед Новым годом. На плакате на селькупском было написано: “С Новым годом!” Потому что когда-то тут жили селькупы и говорили на селькупском языке. А сейчас мимо ходят люди, которые даже не понимают, что это такое написано.
Высшая миссия — попробовать успеть зафиксировать, записать, сохранить. У нас в пединституте есть записи того же селькупского, но это для учёных. Многочасовые, научные записи. Для широкого читателя они неудобоваримы. Всё-таки есть разница, учёные записывали язык или журналист популярно о нём рассказывает.
Многие люди, посмотрев наши фильмы из экспедиций, вспоминают что-то своё. “А у меня дедушка был селькуп!” Или: “Ой, а я там жил”. Сейчас я готовлюсь к экспедиции в Максимкин Яр и старообрядческую Чановку. Приходят письма. Путешественник из Калининграда рассказывает, как в 1985 году плыл по реке и чуть ли не помирал с голоду, а в Максимкином Яру какой-то человек его приютил, обогрел и накормил. Из Чановки пишут люди, которые там всё лето проводили, мама была, а сейчас — разделились, раскололись, уехали.
Хорошо, что мы не только денежку собираем, у нас есть обратная связь.
Люди пишут — как здорово, что вы этой темой заинтересовались, а я там жил, а я там путешествовал, будет интересно узнать, как там сейчас. Потом они ждут наших экспедиций.
Для кого-то они становятся толчком, чтобы начать собирать историю собственной семьи. Как-то на улице ко мне подошла женщина и сказала, что после моего фильма о чулымцах она наконец-то заинтересовалась историей своей семьи, потому что слышала, что у неё в роду были чулымцы. Люди начинают копаться в документах, перестают стесняться того, что кто-то у них в роду был чулымец или селькуп. Этот момент тоже есть.
Поддержать экспедиции ТВ2 можно здесь.