17 августа стало известно о законопроекте, который может изменить принятые в России правила усыновления. Так, согласно документу, будущие родители должны будут проходить «психологическое обследование», а количество детей в семьях, берущих детей под опеку, будет ограничено тремя (иными словами, если у семьи, например, уже есть один свой ребенок, они смогут усыновить не больше двух детей). Сейчас в России формально существует и подготовка родителей к новой жизни, и их психологическое сопровождение в сложных ситуациях — однако эта система работает эффективно далеко не всегда: по официальным данным, примерно каждый десятый ребенок, переданный на воспитание в семью, по тем или иным причинам возвращается в детский дом. Специально для «Медузы» журналист проекта «Четвертый сектор» Михаил Данилович выяснил, как государство работает с приемными родителями — и почему эта работа нередко заканчивается тем, что они отказываются от детей.
В 2014 году жительница Пермского края Оксана взяла под опеку двух девочек семи и одиннадцати лет — дочерей своей сестры, страдавшей алкоголизмом. В тот момент с детьми обычно оставалась их прабабушка, которой было больше восьмидесяти лет, — и вскоре у них начались проблемы. «Старшая девочка больше чем по полгода прогуливала школу. Младшая никогда вообще не ходила в садик, — вспоминает Оксана (ей тогда было за тридцать, у них с мужем подрастала родная дочь). — Выбор был — или детский дом, или я их беру».
Через некоторое время чиновники из органов опеки и попечительства отправили в семью Оксаны психологов. По закону государство должно контролировать условия жизни в замещающих семьях, регулярно навещая их, — а если семью признают нуждающейся, составлятьиндивидуальную программу, в соответствии с которой детей и родителей будут регулярно навещать психологи и соцработники.
Теоретически первый этап «оценки» семьи — «социально-психологическое обследование» детей и консультация с родителями. Но, как рассказывает Оксана, две девушки, присланные опекой, никаких обследований не проводили — и даже не проходили внутрь ее квартиры. Они просто просили подписать пустые бланки актов выполненных работ (женщина подписала, — по ее словам, боялась, что иначе детей у нее отберут) и интересовались, есть ли к ним вопросы.
Вопросы были. Проблемами с учебой все не ограничилось: младшая дочь постоянно воровала у старшей вещи и деньги, а старшая резала себе руки — говорила, что так ей «легче», потому что физическая боль заглушает душевную. Когда Оксана попыталась поговорить об этом с психологами, те сказали, что все в порядке: дети переживают разрыв с кровной матерью; все через некоторое время пройдет само.
Через три года, убедившись в том, что ничего само не проходит, Оксана обратилась в общественную организацию «Территория семьи», которая помогает семьям в разных трудных ситуациях, — и они прислали своего психолога. Та по-своему объяснила младшей девочке, что брать чужое нехорошо: предложила отдать свою любимую вещь другому человеку, а потом обсудила с ней, что она чувствует. Со старшим ребенком специалисты работают до сих пор. Делают это люди из той же «Территории семьи» — работу государственных психологов Оксана считает несерьезной.